Monday, June 22, 2015

Marco Casagrande - concepteur par accidents

EK / Charlotte Fauve:

Vitrine de la recherche sur les milieux habités, le Global Award for Sustainable Architecture distingue chaque printemps cinq personnalités à l’avantgarde de l’architecture. En 2015, le jury présidé par Jana Revedin s’est donné pour la première fois une thématique comme guide : la liberté de pensée. Ce choix marque la mutation d’un prix qui, depuis sa création en 2006 pour promouvoir la construction écologique, suit l’évolution des préoccupations environnementales. Si le développement durable était hier méconnu, il est aujourd’hui consensuel. Au manque de visibilité s’ensuit donc la nécessité d’un approfondissement, comme l’explique Marie-Hélène Contal, directrice du développement culturel de la Cité de l'architecture et du patrimoine, partenaire de la récompense : «Observatoire, le Global Award va désormais explorer chaque année un champ particulier dans la chaîne de complexités. Le débat doit progresser et il faut repérer et soutenir ceux qui s’engagent. » Le palmarès 2015 fait donc la part belle aux esprits hardis, qu’ils soient jeunes rebelles, comme l’Espagnol Santiago Cirugeda, guérillero urbain moqueur, ou grands précurseurs, tel le Danois Jan Gehl, critique engagé de la vie urbaine. Car la liberté de pensée est plurielle, et chacun l’exerce à sa manière, qu’il renonce au territoire vu d’en haut pour celui que dessine le regard des habitants, ou fasse acte de désobéissance pour restaurer l’harmonie du monde. Ces récompenses rendent également tangible le changement des pratiques architecturales. Ainsi, des ateliers de l’école de Talca au Chili aux expérimentations du Finlandais Marco Casagrande à Taiwan, les students workshops qui feurissent sur la planète aident une nouvelle génération de tempéraments affranchis à s’exprimer.


Le Finlandais Marco Casagrande a une collègue architecte : la nature ! «Sa seule loi, explique-t-il, c’est d’exister au maximum. Elle arrive même à se nourrir de nos constructions ! » En créant le Casagrande Laboratory, ce maître d’œuvre fasciné par les accidents constructifs tente de prédire le devenir des cités postindustrielles. Ces « villes de la troisième génération», comme il aime les nommer, s’y décomposent sous l’action conjuguée de la nature et des cultures populaires, à l’image de Treasure Hill, quartier précaire mais si parfaitement durable de Taipei, à Taiwan, que Marco Casagrande réactive grâce à une démarche d’acupuncture urbaine. Des recherches qu’il poursuit ensuite, toujours à Taipei, en y transformant un immeuble délaissé en «ultra-ruine ». Murs et fenêtres abattus, parois trouées de toute part, cette «Ruin Academy » devient lieu d’étude en même temps que résidence d’artistes et d’architectes. Idem pour cette ferme abandonnée, jungle urbaine qu’il change en atelier. Un concept qu’il prolonge aujourd’hui à grande échelle avec Paracity, une ossature en lamellé-collé qu’il s’imagine greffer sur les décombres d’une métropole. Le bio-urbanisme est né ! 

LINK


Sunday, June 7, 2015

МАРКО КАСАГРАНДЕ: «НАМ КАЖЕТСЯ, ЧТО НАША МЕХАНИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ НЕ ЗАВИСИТ ОТ ПРИРОДЫ, НО ЭТО АБСУРД»

Марко Касагранде — финский архитектор, обладатель нескольких престижных наград и автор теории Города третьего поколения. Согласно этой теории, в будущем природа восторжествует над индустриальным городом. Правила жизни кардинально изменятся, а сам город станет органичным механизмом, развивающимся через процесс постоянного руинирования. Люди ускорят этот процесс, создавая в городах особые точки, в которые сможет заселяться природа. Касагранде называет это «урбанистической акупунктурой» — стратегическим приёмом в процессе становления Города третьего поколения. Выпускница «Стрелки», одна из основательниц футуристического бюро METASITU и соавтор воркшопа Welcome To Ecumonopolis Лива Дударева поговорила с архитектором о значении руин, нелегальных городских сообществах и «азиатском феномене».
Фото: casagrandetext.blogspot.com
— Как так вышло, что вы заинтересовались руинами?
— Было время, когда я просто не мог переносить все эти старые полотна с руинами, которые вывешивались в качестве романтических образов эпохи Просвещения. Но однажды мне попалась в руки книга Теодора Адорно и Макса Хоркхаймера «Диалектика Просвещения». Оба они принадлежали к Франкфуртской школе и были вынуждены бежать из Германии в Америку во время Второй мировой войны. Там они и написали эту книгу. Вкратце «Диалектика Просвещения» — это работа о том, как индустриальная эпоха предала эпоху Просвещения. Именно в процессе чтения этой книги ко мне вернулся интерес к руинам.
— Что руина значит для города?
— Я раньше жил на Тайване, и там очень много руин. Когда оттуда уходили японцы, они оставили позади множество своих построек. Тайваньцы не занимались их поддержанием, но и не разрушали. Остров быстро разрастался, и вскоре природа захватила японские здания, превратив их в небольшие городские экосистемы. Маленькие отверстия, заселённые природой, посреди большого города — это словно точки акупунктуры. Основной город разжирел и обленился, стал индустриальным, а вот эти зелёные точки в результате начали приносить ему пользу, и жители чувствуют это.
Мне стало любопытно, каким образом в таком загрязнённом городе, разрушающем природу, могут жить люди с таким «реальным» взглядом на мир? Жители крайне органически используют возможности этого города, добавляя сверху новые слои. В этом есть чувство надежды, и руины здесь играют не последнюю роль. Я изучал нелегальные сообщества Тайваня, и в каждом из поселений ключевыми факторами были джунгли, городское фермерство и сами люди. Никакой централизованной власти или официальной системы, структуры, только плотные наслоения сообществ. Настоящих сообществ. «Настоящий», «реальный» — это ключевые слова здесь. Я считаю, что существует только одна реальность, и это природа. Город же тяготеет к вымыслу. Это просто безумный сон представителей элиты. В силу своей ирреальности город противопоставлен природе, и симптомом этого как раз является загрязнение окружающей среды.
В какой-то момент я так заинтересовался реальностью, что даже попросил у Тамкангского университета, в котором преподавал архитектуру, подыскать мне руины в качестве жилья. Я больше не мог жить в обычном доме — мне необходимо было переехать в заброшенное здание. Моя жена разделяла это желание. Вскоре я перестал преподавать в здании института, и мои студенты тоже переместились в развалины.
— Какие знания вы получили от природы, живя в руинах?
— Когда мы работали в Трэжер Хилл (нелегальное поселение на юго-западе Тайбэя. — Прим. ред.), нам по-настоящему удалось превратить его в Город третьего поколения. То же самое произошло, когда мы перебрались в руины Чайной фабрики (заброшенная фабрика на севере Тайваня. — Прим. ред.). Нам было важно понять, как там вообще выживать. И тут нет никакой романтики, ведь в джунглях, например, водятся ядовитые змеи. Там нельзя оставлять еду без присмотра: обязательно появится мышь или крыса. Ну а где грызун, там и кобра. Всё это начинаешь осознавать только после длительных наблюдений.
Фото: Nikita Wu
В руинах достаточно часто встречается бонсай. Это такое дерево, которое осознало, что может жить в среде, созданной человеком. Находясь в десяти метрах от заброшенного здания, оно может достигать двадцати метров в высоту. Но, живя в руинах, например на пустом подоконнике, покрытом тонким слоем почвы, дерево решает, что не стоит вытягиваться больше чем на полметра. Оно хорошо понимает, как к нему поступает вода и как циркулирует солнечный свет, а также насколько крепка структура кирпича. Я наблюдал за этим процессом: дерево перестаёт расти и просто остаётся неизменным. Всё это измеряемо, но наблюдение отнимает время, и очень важно всё время присутствовать и, главное, оставаться «нормальным», потому что любое исследование или разработка — это уже не нормально. Только в нормальных условиях можно найти что-то по-настоящему реальное.
Лишь на природе можно чувствовать себя нормальным. Она устроена по принципу обмена энергией, и ты являешься частью этого процесса. Вкладывая свою энергию в природу — катаясь на лыжах, разводя костёр, собирая грибы, — я чувствую себя нормально. В городе я не могу этого делать. Вернее, могу, но не чувствую себя при этом абсолютно нормальным.
— Как вам кажется, можно хотя бы частично привнести это чувство нормальности в города?
— Не частично, а полностью. В этом и заключается смысл Города третьего поколения. Он должен стать частью природы, только тогда нормализуется обмен энергией, а затем и всё остальное.
— То есть дело в нахождении баланса?
— Скорее абсолютного хаоса. Главный вызов в том, что мы должны научиться сдаваться. В наших умах серийное производство уже превалирует над природой. Мы давно стали слугами индустрии. Архитектура и урбанизм достигли того момента, когда надо просто открыться, отпустить себя и позволить природе вмешаться. Нам кажется, что наша механическая реальность не зависит от природы, но это абсурд.
Кадр из к/ф А. Тарковского «Сталкер»
Город третьего поколения — это не то, что можно спроектировать. Это не экогород. Скорее это случайность, просто какие-то джунгли. Единовременно в одном месте система будет умирать, а в другом, наоборот, развиваться и расти. Будет противостояние, это не гармоничный процесс. Когда я работал в Трэжер Хилл, там как раз происходило что-то подобное.
— Вы упомянули то, как нелегальные сообщества используют «легальный» город. Может ли нелегальный город существовать внутри легального? Могут ли перемены снизу происходить независимо от перемен сверху?
— Мне кажется, в городах должна постоянно происходить революция. Если город застывает, становится полным формальностей, это уже загрязнение само по себе, а если постоянно происходит революция, машина начинает работать органичнее. Что именно для этого нужно — нелегальные сообщества, самоорганизующиеся сообщества, сообщества, управляемые снизу, децентрализованное управление или участие власти, — тут у меня нет ответа. Мне кажется, что абсолютно все причастны к этому процессу, но он не может быть ни линеарным, ни циркулярным. Он состоит из слоёв, которые не накладываются один на другой, а скорее нахлёстываются и расчленяют друг друга. Места, где происходит разрыв, — это и есть те горячие точки, генерирующие энергию, которые мы имеем в виду, говоря об урбанистической акупунктуре. Интерпретация же этого обмена энергией и этой информационной матрицы является непростой задачей и, скорее всего, архитектурной.
— Вы говорите о Городах третьего поколения в контексте уже существующих. А как же новые города, которые строятся вне контекста? Возможно, вы сможете сослаться на ситуацию в Азии.
— Сложно сказать, что собой представляет «азиатский феномен» в целом. Это похоже на те дискуссии, которые сопровождали процессы в Финляндии в 1970-е, 1980-е и даже 1990-е, когда люди переезжали из деревень в города. Они забывали о своих изначальных ценностях, о том, как жить сообща, и превращались в городских жителей. То же самое происходит в Азии, но в гораздо более крупном масштабе. У нас был проект в Шэньчжэне с рабочими-мигрантами. Они все были из деревень и все были очень умными. Они умели строить из бамбука и всяких других материалов, но в городе занимались возведением одинаковых небоскрёбов. В данный момент сотни миллионов людей переезжают в города. Из самых разных уголков страны они привозят с собой знания, приобретённые в деревне. Китай значительно выиграет, если начнёт ценить это движение из деревни в город и использовать знания, которые это движение приносит. С этой точки зрения он мог бы стать Городом третьего поколения.
Кадр из к/ф А. Тарковского «Сталкер»
— Носителями знания, которое можно было получить только в деревне, стали предыдущие поколения. Интересно, а какое «локальное» знание создаёт наше поколение? Что мы оставим после себя?
— Хороший вопрос. Пока что, мне кажется, ничего. Скорее всего, ноль. Город — это конечная точка развития для нас.
— Правда?
— Ну, возможно, с помощью руин можно найти ответ. Они становятся чем-то вроде Зоны из «Сталкера». Только вот самих сталкеров нет.
— С другой стороны, в «Сталкере» показано, что в руинах найти ответ возможно, надо просто правильно задать вопрос.
— Зона — это природа в чистом виде. Мы так давно живём в городе, что уже даже и не знаем, как находиться в лесу. Мы теряемся в нём, и нам становится нужен просто нормальный парень, который сможет развести костёр и наловить рыбы.
— Проводник?
— Да, именно. Архитекторы должны стать сталкерами.
— Возможен ли обратный сценарий: горожанин, возвращающийся к природе?
— Мне кажется, что общий процесс ведёт к тому, что большинство будет жить в городах. Их будут кормить генетически выработанной пищей, а информационные системы будут настолько всесильны, что смогут приказывать. Горожане будут абсолютно зависимы от социальных сетей. Люди превратятся в души, наполненные информацией и манипулируемые на генетическом уровне. Но, несмотря на всю эту беспомощность, они останутся людьми. У них будет примитивное человеческое сердце, и странные хорошие вещи начнут происходить благодаря этому. Возможно, это и будет новым «локальным» знанием.
Английскую версию интервью можно найти на сайте Future Urbanism.
Фотографии обложки: Jim Kelly / Flickr.com